Offline
Эксперт
Профиль
Группа: Совет форума
Сообщений: 872
Пользователь №: 28
Регистрация: 25.12.2006
|
Вот что у меня получилось:
| Цитата | Глава 9
«Жертвоприношение»
Идея «Жертвоприношения» пришла ко мне задолго до того, я задумался о «Ностальгии». Первые заметки и наброски относятся к тому времени, когда я еще жил в Советском Союзе. В основе своей это должна была быть история о том, как герой, Александр, вылечился от смертельной болезни, проведя ночь в постели с ведьмой. С тех пор я работал над сценарием, периодически возвращаясь к нему. Меня особенно волновала идея равновесия, жертвы, жертвоприношения, Инь и Ян, любви и человеческой личности. Замысел стал частью меня, и весь мой западный опыт лишь обострял его. Я должен сказать, что мои основные убеждения не изменились с тех пор, как я приехал сюда: они в большей степени развились, углубились, стали прочнее; изменения касались лишь временных или композиционных деталей. То же можно сказать и о замысле фильма: он постепенно эволюционировал, менял форму, но мне кажется, что центральная идея осталась неизменной.
Особенно волновала меня тема гармонии, которая рождается только из жертвы, из обоюдной зависимости от любви. Речь не идет о взаимной любви: кажется, никто не понимает, что любовь может быть только односторонней, что никакая другая любовь не существует, иначе это не любовь, а что-то другое. Если нет полной самоотдачи, то это не любовь. Она бессильна и, в сущности, она ничто.
Меня больше всего интересует человек, который способен пожертвовать собой, своим образом жизни — неважно, ради чего приносится эта жертва: ради духовных ценностей, или ради другого человека, или ради собственного спасения, или ради всего вместе.
Такое поведение по своей природе исключает все те эгоистические побуждения, которые обычно считают лежащими в основе «нормальных» поступков; оно опровергает законы материалистического мировоззрения. Оно часто абсурдно и непрактично. Несмотря на это — или именно по этой причине — человек, который действует таким образом, способен глобально изменить жизнь людей и ход истории. Пространство его жизни становится единственной определяющей точкой, в которой проясняется контраст эмпирического опыта, областью, где реальность присутствует в своем самом непосредственном качестве.
Мало-помалу осознание этого привело меня к замыслу снять фильм о человеке, чья зависимость от других приводит его к независимости, и для которого любовь является одновременно и полным порабощением, и абсолютной свободой. И чем яснее я различал печать материализма на лице нашей планеты (неважно где — и на Западе, и на Востоке), тем больше я встречал несчастных людей, жертв душевной болезни, симптомом который были неспособность или нежелание понять, почему жизнь потеряла свою радость и значение, почему она стала тяжела; тем больше я наполнялся желанием снять этот самый важный в моей жизни фильм.
Мне кажется, что человек стоит сегодня на перепутье, перед выбором: продолжать существование слепого потребителя, подчинившись неумолимой поступи новых технологий и бесконечного умножения материальных благ, или же найти путь, ведущий к духовной ответственности, которая, в конечном счете, может означать не только его личное спасение, но и спасение общества в целом; другими словами, это путь к Богу. Человек должен решить эту дилемму для себя, ибо только он сам может открыть для себя здоровую духовную жизнь. Такое решение может приблизить его к ответственности за общество. Этот шаг становится жертвой, в христианском смысле — самопожертвованием.
На ум приходит избитая истина: человек создан для счастья, и нет ничего важнее для человека. Может, это так и есть, если только изменить значение слова «счастье», а это невозможно: ни на Западе, ни на Востоке (я не имею в виду Дальний Восток) материалистическое большинство не воспримет эту мысль с должной серьезностью.
Если мы чувствуем необъяснимую тревогу, подавленность или отчаяние, мы сразу прибегаем к услугам психолога или, еще лучше, сексолога, которые заменили нам духовника, и, как нам кажется, проясняют наше сознание и восстанавливают душевное равновесие. Нас уверяют, что все в порядке, и мы платим за это деньги. Или, скажем, возникла потребность в любви — мы идем в публичный дом, снова платим; дело даже не в публичном доме. И все это несмотря на то, что мы прекрасно знаем, что ни любовь, ни спокойствие нельзя купить ни за какие деньги.
«Жертвоприношение» — это притча. Его основные события могут быть истолкованы по-разному. Первая версия должна была называться «Ведьма», это была история чудесного исцеления героя от рака; его семейный врач открыл ему страшную правду: конец неизбежен, дни его сочтены. И вот в один из этих последних дней раздается звонок. Александр открывает дверь. На пороге стоит прорицатель — предшественник образа Отто в окончательной версии, — который дает Александру странный, если не сказать нелепый, совет: он должен пойти к женщине, про которую говорят, что она ведьма и обладает магической силой, и провести с ней ночь. Больной подчиняется, так как это последняя надежда для него, и, по милости Божией, он исцеляется. Удивленный врач подтверждает это. И вот однажды, бурной дождливой ночью, ведьма появляется на пороге дома Александра и говорит, что он должен оставить свой прекрасный особняк, респектабельную жизнь и пойти с ней, взяв с собой только старое пальто.
В общем, это была притча не только о жертве, но и о спасении. И мне кажется, что Александр — как и герой фильма, снятого в Швеции в 1985 г., — исцеляется не только в физическом смысле (от смертельной болезни); происходит и духовное возрождение — и здесь особенно важен образ женщины.
Интересно, что пока создавались первые варианты замысла, пока писалась первая версия сценария, независимо от текущих обстоятельств моей жизни, характеры героев вырисовывались все более и более отчетливо, действие приобретало конкретный и структурированный характер. Все это как бы независимо от моей жизни вошло в нее само по себе. Кроме того, пока я еще снимал «Ностальгию», я не мог отделаться от ощущения, что фильм влияет на мою жизнь. В сценарии «Ностальгии» Горчаков приезжал в Италию на очень короткое время, но заболевал и умирал. Иными словами, он не смог вернуться в Россию не по своей собственной воле, а по велению судьбы. Я тоже не мог себе и представить, что после «Ностальгии» я останусь в Италии; подобно Горчакову, я подчинен Воле Всевышнего. Еще одно печальное известие обострило эти мысли: смерть Анатолия Солоницына, который играл во всех моих предыдущих фильмах и должен был играть Горчакова в «Ностальгии» и Александра в «Жертвоприношении». Он умер от той болезни, от которой исцелился Александр и которая год спустя поразила меня.
Я не знаю, что это значит. Я только знаю, что это очень страшно, и я не имею ни малейшего сомнения в том, что кинематографический вымысел становится особой реальностью, что истина, которой он касается, материализуется, дает о себе знать и, нравится мне это или нет, будет влиять на мою жизнь. Несомненно, человек не может оставаться пассивным, если он стал причастен к истинам такого порядка, ибо они приходят к нему помимо его воли, переворачивая его представления о мироустройстве. В самом прямом смысле этого слова он разделяется, он разделяет ответственность за других, он инструмент, медиум, обязанный жить и действовать ради других людей.
Так, Пушкин считал, что каждый поэт (а я всегда считал себя в большей степени поэтом, нежели кинематографистом), каждый истинный художник, независимо от того, хочет он этого или нет, — пророк. Пушкин полагал, что возможность видеть время и предугадывать будущее — страшный дар, и этот дар причинял ему невыразимые мучения. Он был суеверен, верил в приметы. Достаточно вспомнить, как он поехал из Пскова в Петербург как раз в момент восстания декабристов, но повернул назад, потому что дорогу ему перебежал заяц; он счел это знаком свыше. В одном из своих стихотворений он писал о мучениях, которые испытывал из-за своего дара предвидения, из-за призвания поэта и пророка. Когда я недавно вспомнил это стихотворение, то оно наполнилось для меня новым смыслом, стало почти откровением. Я чувствую, что пером, которое написало эти строки в 1826 году, водил не только Пушкин:
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, –
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, –
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
«Жертвоприношение» продолжило в основном русло моих прежних картин, но в нем я старался поставить поэтические акценты на драматургии. Построение моих последних картин в известном смысле можно назвать импрессионистским: все эпизоды — за небольшим исключением — взяты из обычной жизни, поэтому они воспринимаются зрителем полностью. При подготовке последнего фильма я не ограничивал себя лишь разработкой эпизодических действий по образцам моего опыта и законам драматургии, а старался построить фильм в поэтическом смысле, объединив все эпизоды: в предыдущих моих фильмах это интересовало меня в меньшей степени. Поэтому общая структура «Жертвоприношения» стала более сложной, приняла форму поэтической притчи. В «Ностальгии» драматическое развитие почти полностью отсутствует, исключая ссору с Евгенией, сцену самосожжения Доменико и три попытки Горчакова провести свечу через бассейн. В «Жертвоприношении», напротив, конфликт между героями доведен до «пожара». И Доменико, и Александр готовы действовать, и источник их готовности к действию является предчувствие неминуемых перемен. Каждый из них носит на себя знак жертвы, и каждый из них приносит в жертву себя. Разница лишь в том, что действия Доменико не приносят каких-либо ощутимых результатов.
Александр, актер, который оставил сцену, находится в постоянной депрессии. Все, наполняет его отчаянием: предчувствие перемен, разлад в семье, инстинктивное чувство угрозы со стороны неумолимой поступи технического прогресса. Он ненавидит пустую болтовню, спасение от которой находит в молчании, надеясь найти там хотя бы частичную истину. Александр дает возможность зрителям стать участниками его акта самопожертвования, быть сопричастными его последствиям. (Надеюсь, не в смысле «привлечения аудитории», которое стало расхожим приемом советских и американских режиссеров, и даже европейских, и стало одним из двух основных направлений нынешнего кино; второе направление — так называемое «поэтическое кино», специально сделанное невнятным, и режиссер должен придумывать объяснения того, что он сделал.)
Метафора фильма заключена в его сюжете, в действии, и нет необходимости объяснять ее. Я знал, что фильм можно будет истолковать разными способами, но я сознательно избегал конкретных ответов, поскольку я считаю, что зрители должны прийти к ним самостоятельно. Более того, я специально предложил разные ответы. Конечно, у меня есть собственный взгляд на фильм, но я думаю, что человек, который посмотрит его, сможет сам истолковать события и сделать свои умозаключения о сюжетных поворотах и их противоречиях.
Александр обращается к Богу в молитве. Затем он решает покончить с прежней жизнью, он сжигает все мосты за собой, не оставляя пути для отступления, уничтожает свой дом, навсегда расстается с сыном, которого любит больше всего на свете, и замолкает, как бы подтверждая этим полную девальвацию слова в современном мире. Вполне возможно, что некоторые религиозные зрители увидят в его действиях, следующих за молитвой, ответ Бога на вопрос: «Что нужно сделать, чтобы предотвратить ядерную катастрофу?». Ответ прост: обратиться к Богу. Может быть, для зрителей, обладающих обостренным чувством сверхъестественного, встреча с ведьмой Марией станет центральным эпизодом, который объяснит все, что происходит далее. Несомненно, будут и другие, для которых все события фильма — просто плод больного воображения, поскольку для них никакой ядерной войны на самом деле происходит.
Ни одна из этих реакций не имеет ничего общего с реальностью, показанной в фильме. Первая и последняя сцены — когда герой, а потом его сын поливают мертвое дерево, что для меня является символом веры, — это высшие точки, между которыми события разворачиваются с нарастающей интенсивностью. К концу фильма не только Александр оказывается прав, оказывается способен подняться до невиданных духовных высот. Доктор, который сначала кажется плоским, пышущим здоровьем и полностью преданным семье Александра человеком, до такой степени изменяется, что начинает ощущать ядовитую атмосферу, царящую в доме, и ее мертвящее воздействие. Он не только осмеливается выразить свое собственное мнение, но и решает порвать с тем, что ненавистно ему, и уехать в Австралию.
В результате произошедших событий Аделаида, эксцентричная жена Александра, проявляет теплоту к горничной Юлии; такие человеческие отношения — это что-то совершенно новое для Аделаиды. В течение почти всего фильма ее роль совершенно трагична: она подавляет вокруг себя все, что имеет хотя бы малейшее стремление к индивидуальности, к проявлению самостоятельности в поступках, она подавляет все и вся, в том числе и мужа, однако, совершенно не стремясь к этому. Она почти не способна к рефлексии. Она страдает от своей бездуховности, но в то же время именно ее страдания дают ей разрушительную силу, сравнимую по мощи с ядерным взрывом. Она одна из причин трагедии Александра. Ее интерес к другим людям обратно пропорционален ее агрессивным инстинктам, страсти к самоутверждению. Ее способность понять истину слишком ограничена, чтобы позволить ей узнать мир, узнать других людей. Более того, даже если бы ей было суждено увидеть этот мир, она бы не смогла и не захотела жить в нем.
Мария — антипод Аделаиды: скромная, робкая, вечно неуверенная в себе. В начале фильма даже вообразить нельзя, что ее и хозяина дома могут связывать какие-либо отношения, — разница положения, которая их разделяет, слишком велика. Но ночью они встречаются, и эта ночь — поворотный момент в жизни Александра. Перед лицом неминуемой катастрофы он воспринимает любовь простой женщины как Божий дар, как оправдание всей его жизни. Чудо, которое переживает Александр, преображает его.
Трудно было найти исполнителей восьми ролей, но мне кажется, что каждый исполнитель полностью слился и со своим персонажем и его поступками.
У нас не было каких-либо технических и иных проблем во время съемок до тех пор, пока, почти в самом конце съемочного периода, все наши усилия чуть не пошли прахом. Внезапно в сцене, когда Александр поджигает свой дом (она снималась одним планом, 6,5 минут) отказала камера. Мы поняли это, когда весь дом — вся наша декорация — уже полыхал, и все сгорело дотла на наших глазах. Мы не могли потушить огонь, не смогли снять все одним кадром: четыре месяца трудной, дорогой и напряженной работы оказались напрасными.
А потом, буквально за несколько дней, был построен новый дом, точно такой же, как первый. Это было чудо, это показало, на что способны люди, когда их объединяет общая цель. Она объединила не только членов съемочной группы, но даже продюсеров.
Когда мы снимали эту сцену во второй раз, мы страшно боялись и успокоились только тогда, когда были выключены обе камеры: за одной стоял помощник кинооператора, за другой — чрезвычайно возбужденный Свен Нюквист, блестящий мастер света. Потом мы дали волю чувствам: почти все плакали, как дети, бросились в объятия друг другу, и тут я понял, насколько прочно и неразрывно было то, что связывало нас.
Возможно, другие эпизоды — сны или сцены с деревом — более значимы с определенной психологической точки зрения, чем тот эпизод, в котором Александр сжигает свой дом, непреклонно исполняя свой обет. Но я с самого начала решил сконцентрировать чувства зрителей на поведении (на первый взгляд, совершенно бессмысленном) персонажа, который считает бесполезным — и потому действительно грешным — все, что не является жизненно необходимым.
Я хотел, чтобы зрители непосредственно восприняли состояние Александра, прожили вместе с ним переход в новую жизнь через его искаженное восприятие времени. Может быть, поэтому сцена пожара снята одним планом в целых шесть минут, это самая длинная сцена в истории кино, но, как я уже сказал, это не могло быть сделано по-другому.
«В начале было Слово, но ты нем, как рыба», — говорит Александр своему сыну в начале фильма. Мальчик выздоравливает после операции на горле и не может говорить. Он молча слушает, как отец рассказывает ему историю о засохшем дереве. Позже, напуганный известием о надвигающейся катастрофе, Александр принимает на себя обет молчания: «Я буду нем, я никогда не скажу никому ни слова, я отдам все, что связывает меня с жизнью. Господи, помоги мне выполнить этот обет».
Бог слышит молитву Александра, и последствия этого одновременно и страшны, и радостны. С одной стороны, в результате Александр безвозвратно рвет связи с миром и его законами, которые до сих пор считал правильными. При этом он не только теряет свою семью, но также — и для его близких это самое страшное — он ставит себя вне всех принятых норм. И все же именно поэтому мне кажется, что Александр — избранник Божий. Он чувствует угрозу, разрушительную силу механизма современного общества, движущегося к пропасти. И нужно сорвать маску, чтобы спасти человечество.
В какой-то степени некоторые другие герои также могут рассматриваться как избранные и призванные Богом. Отто, обладающий даром пророчества, по его собственным словам, коллекционирует необъяснимые и таинственные истории. Никто не знает о его прошлом, о том, как и когда он приехал в деревню, где происходит столько странного.
Для маленького сына Александра, как и для ведьмы Марии, мир наполнен непостижимыми чудесами, потому что они оба живут в мире воображения, а не в «реальности». В отличие от эмпириков и прагматиков, они верят не только в то, чего они могут коснуться; они постигают истину мысленным взором. Ни один их поступок не соответствуют «нормальным» критериям поведения. У них есть дар, который на Руси был свойствен «юродивым», странникам или нищим оборвышам, чье существование оказывало влияние на людей, живущих нормальной жизнью; их прорицания и отречение от себя всегда находились в противоречии с идеями и установленными правилами общества.
Взгляды сегодняшнего цивилизованного общества, основную массу которого составляют неверующие, совершенно позитивистские; но даже позитивисты не замечают абсурдность марксистского учения о том, что Вселенная существует вечно, а земля появилась по воле случая. Современный человек не может надеяться на неожиданное, из ряда вон выходящее событие, не укладывающееся в «нормальную» логику; он не готов допустить даже мысль о нем, не говоря уже о вере в его сверхъестественность. Образующаяся в результате этого духовная пустота должна дать человеку передышку для размышлений. Но прежде всего он должен понять, что его жизненный путь измеряется не человеческими мерками, но находится в руках Творца, на чью волю он должен положиться.
Одна из величайших трагедий современного мира состоит в том, что моральные и проблемы и этические взаимоотношения не в моде, они отступили на задний план и привлекают к себе мало внимания. Продюсеры отказываются поддерживать авторское кино, поскольку видят в кинематографе не искусство, а средство для зарабатывания денег: кинопленка становится товаром.
В этом смысле «Жертвоприношение», среди прочего, отрицает коммерческое кино. Мой фильм не стремится поддержать или опровергнуть те или иные идеи, тот или иной образ жизни. Я лишь хотел поставить вопросы и продемонстрировать проблемы, которые касаются самой сути нашей жизни, и тем самым привести аудиторию к дремлющим, пересохшим истокам нашего существования. Визуальные образы гораздо лучше подходят для достижения этой цели, чем любые слова, особенно сейчас, когда слово потеряло магию и волшебство, а речь стала простой болтовней, лишенной смысла, как говорит Александр. Нас душит избыток информации, но в то же время наши чувства остаются неуязвимыми для важнейших посланий, которые могут изменить нашу жизнь.
Наш мир раздираем между добром и злом, между духовностью и прагматизмом. Мир человека строится по материалистическим законам, ибо человек придает обществу формы мертвой материи, а потом переносит эти законы на себя. Поэтому он не верит в дух и отрицает Бога. Он живет «хлебом единым». Как он может увидеть дух, чудо, Бога, если им, с его точки зрения, нет места в созданной структуре, если они избыточны?! И все же происходят внезапные чудесные события, даже в рамках эмпирической картины мира, например в физике. Как мы знаем, подавляющее большинство выдающихся современных физиков почему-то верят в Бога.
Однажды я разговаривал с ныне покойным советским физиком Ландау об этом. Дело было на пляже в Крыму.
— Как вы думаете, — спросил я, — есть Бог или нет?
Он молчал минуты три. Потом беспомощно посмотрел на меня:
— Думаю, есть.
Я был просто загорелый мальчик, никому не известный, сын выдающегося поэта Арсения Тарковского, но никто, просто сын. Я видел Ландау в первый и последний раз, всего лишь случайная встреча, и вот такая откровенность Нобелевского лауреата.
Есть ли у человека хоть какая-то надежда выжить, когда налицо все признаки надвигающегося апокалиптического безмолвия? Возможно, ответ на этот вопрос — в легенде о выносливом сухом дереве, лишенном воды жизни, основываясь на которой я снял этот фильм и которая занимает столь важное место в моей творческой биографии. Монах, шаг за шагом, ведро за ведром, носил воду на гору, чтобы поливать сухое дерево, втайне надеясь, что его поступок важен, и ни на минуту не сомневаясь в чудодейственной силе своей веры в Бога. И он увидел чудо: однажды утром дерево ожило, его ветви покрылись молодыми листьями. И это «чудо», безусловно, истинно.
|
|
Запечатлённое время
Главная
Помощь
Поиск
Участники
Страницы:
(10) « Первая ... 3 4 [5] 6 7 ... Последняя »