Перед «первым “Сталкером”», Из приватных бесед с О. Сурковой

Андрей Тарковский. Рано еще сейчас говорить о «Сталкере»... Еще многое неясно... Вот когда все уляжется...
Ольга Суркова. А когда ясно, тогда нам с вами уже не о чем будет говорить. Когда уже сделано будет, то другие умные люди будут писать свои исследования...
Тарковский. Не знаю, что там будет писаться потом... Но знаю, что сейчас говорить рано... По-моему, рано... А что бы ты хотела? Может быть, более конкретно...
Суркова. Ну, я хотела бы начать со сценария. Насколько я понимаю, прочитав его, вы внесли изменения главным образом по усечению всего второстепенного для вас и сконцентрировались на одной линии действия, выстраивая его как столкновение разных точек зрения прежде всего. То есть сценарий по сравнению с романом кажется более камерным, но исполненным как бы интеллектуализма...
Тарковский. Ну вот! Что это еще такое – «интеллектуализм»...
Суркова. Просто хочу сказать, что вы убираете весь внешний антураж действия, сталкивая в лоб разные точки зрения героев, выстроенных в жесткой конструкции и без каких бы то ни было свойственных вам ретроспекций...
Тарковский. Ну, я согласен с тобой... Но я не согласен в одном, в том, что ты называешь все это «интеллектуализмом»...
Суркова. Мне кажется, что у вас не было еще сценария настолько строго аскетичного по своей конструкции. Так будет и дальше?
Тарковский. Ну, может быть, еще кое-что изменится... Но в принципе, если внутри уже заложено движение, как основа сюжета, то, конечно, именно это останется. Может что-то меняться, но в любом случае сюжет будет жестким... Не может исчезнуть главное...
Суркова. А что будет с музыкой? Еще не знаете?
Тарковский. Не знаю... Но, наверное, будут шумы... Чего-то такое должно быть... И должен быть такой кусочек, как бы музыкальный обрыв... Но вообще-то хотелось бы, чтобы музыки там как таковой не было... Но если она возникнет... не знаю... то как кусок, как обрывок какой-то, как фраза, буквально как фраза, как человеческая интонация... Тут нужен какой-то новый подход: увертюру нужно делать как-то иначе... А я привык, что берется тема, ставится на увертюру, я придумываю к ней подход, и она звучит вместе с надписями... А потом возникает изображение... А здесь мне этого не хочется... Мне хочется, чтобы музыки вначале не было... начать с нуля... и в общем как-то постепенно действие раскрутить...
Суркова. А девочку вы тоже убираете из сценария и еще многое оставляете за кадром?
Тарковский. Нет, девочка, может быть, будет возникать где-то на общем плане, как фигурка такая... Но, конечно, там не будет никаких антуражей... не будет даже писательской виллы... Сталкер будет подбирать их где-то на дороге...
Суркова. Дешевая картина получается...
Тарковский. Это кажется, что она дешевая... Нет, она дешевая, конечно... пять копеек стоит... но написано все так, чтобы побольше денег дали... Если бы я не написал всего этого, то мне бы и этих денег не дали, а дали бы копейки, на которые я крутился бы... А на самом деле многое вылетит, не будет никаких эффектов, ничего такого не будет... И этих транспортеров не будет... Останется только ситуация... И то! Понимаешь, в чем прелесть этой условной ситуации? В том, что в конечном счете никто не знает, есть это место или его нет... А? То есть, может, его и нет ни черта. То есть практически, может, и не нужно всего этого... Тут нужно только подчеркнуть как-то в диалоге, когда они будут о Дикообразе говорить, сомнение по поводу существования уже самого Дикообраза... А был ли вообще-то он? Например, кто-нибудь скажет Сталкеру: «А может быть, Дикообраз это твой псевдоним? При чем тут Дикообраз-то? Может, это ты сам еще собираешься повеситься?» Ну, что-то в этом духе, понимаешь? Хорошо бы, в конце зритель вообще усомнился, что он видел какой-то сюжет... да – и нет. В общем-то никакого сюжета, да и места такого заветного нет, да и быть не может... вот ведь как. И Писатель довольно отчетливо сказал, что вообще-то не очень во все это верит. У меня там все с ним исправлено... К сожалению, у меня нет сейчас здесь текста тебе показать, но он говорит, что вообще-то идет с ними до конца только потому, что ему интересно на все это своими глазами посмотреть – я, говорит, скептик, так что всего этого вовсе быть не может...

Суркова. Сравните, пожалуйста, с романом...
Тарковский. Ну, всех этих диалогов в романе не было, всего этого не было...
Суркова. А сценарий-то чей в итоге?
Тарковский. Стругацких.
Суркова. А вы даже не соавтор?
Тарковский. Нет, а зачем мне это?
Суркова. Да я просто вижу по диалогам, что все это настолько ваше...
Тарковский. Ну, нет, это все мне совершенно неважно... мне это не нужно... Они хорошие ребята... А вот знаешь, есть такая... то ли теплоцентраль, то ли завод какой-то гигантский, который мы отыскали... И там котлованы, залитые водой, пеной... А по ним плавают утки... Я тебе скажу, между прочим, зрелище кошмарное... То есть с одной стороны какие-то ужасные котлованы, а с другой стороны обрыв такой вдоль забора больницы Кащенко, а с третьей стороны – Даниловское кладбище... ну... вид там прямо-таки ужасающий... а еще и помойка, над которой все время летают птицы, огромное количество птиц... что-то такое издыхающее...
Суркова. Хорошенькое местечко... сюр...
Тарковский. Нет, какой же это сюр?
Суркова. Это натурализм тогда...
Тарковский. Вот именно... Какой же это сюр, когда это норма – просто смотришь и видишь, до чего мы довели природу... Это уже готовая Зона... Это то, что мы оставили за собой в Таджикистане...

Суркова. Ну расскажите, что все-таки было в романе...
Тарковский. Ну, в романе это была история сталкера, которого зовут Рэдрик Шухард. Действие происходит в каком-то капиталистическом государстве. И этот профессиональный сталкер попадает в романе в тюрьму... Он работает в какой-то международной команде научно-исследовательского института... Там же работает еще какой-то русский сотрудник... Институт стоит прямо в Зоне, которая охраняется... И в этом контексте развивается такая преступно-уголовная линия сталкеров-контрабандистов, история жены одного из них... Ну, и всякие прочие подробности...
Суркова. То есть обычная сюжетная история...
Тарковский. Ну да, в общем все то, что могло произойти с этим человеком до финала всей этой истории... Ученого там никакого нет, кроме одного русского молодого парня...
Суркова. А есть там тема Зоны, комнаты?
Тарковский. Есть герой, идущий к так называемому Золотому кругу...
Суркова. Там исполняются желания?
Тарковский. Да... якобы... И идущий туда в конце концов просит счастья для всех... Что?.. Чего?.. В общем, понтяра такая... Это во-первых... А во-вторых, этот парень идет один с сыном стервятника, который гибнет... или он его убивает... Не помню, но это уже не имеет значения для меня... Никакого Ученого, никакого Писателя тем более там нет... Просто в последней главе этот Рэдрик с сыном стервятника идет в Зону. Вот и все. Ничего там не происходит из того, что происходит у меня в сценарии... Вообще все в этой истории нужно было упростить... Слушай... в общем, мы выбрали такое место... там такая очень интересная железнодорожная насыпь... А ты уже видела фотографии натуры?
Суркова. Нет еще... А есть уже?
Тарковский. Да, где-то есть, может быть, даже здесь... Вообще хорошо было бы сделать так, чтобы героям нужно было идти метров двести-триста... Чтобы было при этом видно, куда они направляются, – понимаешь? Видно! А идти очень трудно, и не знают они, дойдут или не дойдут... То есть все действие очень локализировано. Герои выходят утром на рассвете, когда встает солнце, а возвращаются домой, когда уже наступает темнота...

Суркова. Интересно, как у вас сближаются Стругацкие и Лем, как будто все об одном... Или нет...
Тарковский. Я хочу там толкнуть одну идею гибельную... Куда-нибудь я ее там...
Суркова. ...впаяете...
Тарковский. Ну да – впаяю... Есть у меня там кое-какие неплохие соображения – что нет никаких «треугольников», например, тоже... Нет, они есть, но, если даже они есть, все равно это скука какая-то... (Смеется)... Просто что-то новенькое, потому и увлекает... Ну а как только разберемся, то станет ужасно скучно...
Суркова. Как у Островского: «Хошь бы комета какая...», а?
Тарковский. Да, комета... А знаешь? Да?
Суркова. Это вы о комете, которая может с нами столкнуться?
Тарковский. Да, она прошла уже... очень близко...
Суркова (подначивая, зная его любимые темы). Ну, не задела нас, слава Богу.
Тарковский. Да. Не задела. Но по очень странным обстоятельствам исчезла.
Суркова (смеясь). Ну что? Ждете пришельцев? Скажите честно...
Тарковский. Я, во всяком случае, не удивлюсь...
<…>

Суркова. Но если тарелки начали летать все-таки, то чего бы им не полетать более активно?
Тарковский. Да они очень активно летают. Просто у нас было сделано меньше наблюдений, а потому меньше известно. А вообще-то, все эти сведения запрещено распространять не только нашим правительством... из-за боязни, что начнется хаос. А мне ясно, почему «они» нами заинтересовались – ведь человечество сейчас находится на грани катастрофы. И это вовсе не потому, что «они» такие гуманные и хотят нас спасти, а просто, видимо, потому, что судьба Земли настолько связана с судьбой всей Вселенной, что это не может кого-то не беспокоить. Это так же, как от состояния одного органа у человека, скажем желудка, зависит здоровье всего организма в целом... А сделали люди две ошибки: мы выдумали двигатели внутреннего сгорания, то есть нефть и атомная энергия. А если мы дальше будем пользоваться такой энергией сжигания, то очень скоро – ты даже не представляешь, как скоро мы сожжем весь кислород до такой степени, что он уменьшится на 5% по отношению, допустим, к началу века, а этого будет достаточно, чтобы человек просто вымер физически, как вид... Может быть, какие-то растения останутся потом или животные, которым не нужно такого количества кислорода... Может, какой-нибудь новый вид выработается... я не знаю... но человечество погибнет, а может, погибнет вся жизнь на Земле...
Суркова. А атомная энергия...
Тарковский. Это случайно открытая человеком энергия, которой он вообще пользоваться не умеет, а она способна разрушить Землю и все живое...
Суркова. Сколько вы даете на все это времени?
Тарковский. Ну, да мы уже где-то на грани. У меня даже сомнений нет. Это же все видно, все видно... Апокалиптические всякие предсказания... летающие блюдца... Да и вообще факт, что жить-то стало совершенно невозможно. Я об этом прямо в микрофон говорил...

Суркова. Ну, а к «Сталкеру» возвращаясь, какие формальные задачи вы решаете, каким образом собираетесь оформлять материал?
Тарковский. Мне хотелось бы в этой картине, если удастся... целиком это не удастся... но поставить как раз этот самый вопрос и решить его в некоторой степени... Но я не знаю, в какой степени вообще нужно ставить эту проблему... Я хочу сделать фильм, где между кадрами не будет временного пространства, только внутри склеек. То есть если время проходит, то оно должно проходить...
Суркова. ...адекватно...
Тарковский. Не совсем... У меня все-таки все действие происходит с утра до вечера...
Суркова. ...тогда почти...
Тарковский. Не совсем «почти»...
Суркова. А как же?
Тарковский. Значит, надо как-то добиться ощущения протекающего времени внутри кадра, условного времени, но не за счет склейки. Склейка должна означать только продолжение действия в буквальном смысле этого слова, начиная всякий раз действие с того же самого места, на котором мы остановились. Например, у меня в картине не может быть, чтобы актер открывал дверь, а выходил уже из метро, понимаешь? Поэтому у нас декорация должна быть, скажем, в виде длинного коридора, где мы сняли бы, допустим, 5 полезных метров. Но мы должны войти в коридор и выйти из него через дверь. Мы не должны и не можем опустить что-то. Поэтому даже если будет пустой кадр без людей, то, видимо, где-то в конце этого кадра люди должны все равно появляться или... должны появиться вначале, но тогда время должно смотаться в конце. То есть даже если время разрушится внутри кадра, то оно должно замыкаться на следующем кадре – то есть, короче говоря, склейка – это не принцип временного отбора, то есть я не хочу ее использовать по такому принципу. Только в одном месте, когда герои к вечеру оказываются в кафе, одна-единственная скрепка будет видна, потому что иначе здесь ничего не поделаешь. Но это не нарушение. Это только лишний раз подчеркнет главный принцип. Не так важны пропорции и степень использования приема, сколько важен сам прием, чтобы провести его в нужной и жесткой последовательности. Даже нарушения могут помочь воспринимать это нарушение более целостно... посмотрим... посмотрим... И технически мы не знаем пока, как чего делать...
Суркова. А что вы имеете в виду?
Тарковский. Ну вот, как, например, «намокает» писатель, а? Я не знаю, как все это делать... Но знаю только одно, что внешне это должно выглядеть так, словно он постарел лет на пять-семь... Но чтобы все это было сделано не грубо... Во-первых, он облысеет – так что уже сильно изменится, а потом нужно будет сыграть, очевидно, анемию, усталость какую-то, просто влияние какое-то специальное Зоны – в каком-то таком контексте должно все происходить, а не просто «намокнуть» внешне, будто что-то нормальное произошло... Не знаю... Пока еще не знаю, как это сделать... Не хотелось бы мне допустить никакой условности, но работать на каких-то понятных, доступных вещах... понимаешь? «НАМОКАЕТ» – ну, что тут, казалось бы, такого? А вместе с тем от этого должно быть страшно... Или работающий грузовик в Зоне? Ну чего здесь, в общем-то, страшного? А страшно. И не надо научной фантастики... А может, и надо? Черт ее знает... Там в одном месте будет кусок, где они спят, а мы должны панорамировать над ними... так... условно... А потом это все проходит, и неясно... то ли это был сон, то ли просто прием, понимаешь ли? То ли хрен его знает что... Но чтобы за руку нас нельзя было схватить... Вот я хочу снять кадр метров на 150, на полчасти, как Сталкер спит и что он слышит, то есть сон, который он слышит, но не видит...
А потом, к концу, они вообще станут друг на друга похожими, точно у них что-то родственное появилось... Как у собак, которые начинают походить на своего хозяина. Идет собака, такая старая, толстая, маленькая, и хозяйка ее идет – старушка с вытаращенными глазами...
Суркова. А иногда старая собака с кривыми ногами, и такой же хозяин или хозяйка еле на ногах держится... самое страшное... и глаз тусклый...
Тарковский. А такое впечатление, что кто-то специально пустил собаку, будто в насмешку, чтобы подчеркнуть...
Суркова. Страшноватенько...

Спасибо, Григорий. Интересно. А откуда это?

Из второй книги Сурковой, 2005 г. – «С Тарк. и о Тарк.»

Вот тебе раз! А она у меня на полке стоит, ждёт своего часа. Как купил, так и не открывал ещё.

Это из самых содержательных книг об АТ, поскольку нигде больше нет так много самого АТ - за вычетом Запеч.времени и Лекций

Это из текста "Наши беседы": с. 245 сл.